О Микулине Евгении Ивановиче

Из воспоминаний Цыганова Дмитрия Игоревича

Я поступил в МВТУ им. Н.Э. Баумана в 1973 году на кафедру Э4.  Демихов Константин Евгеньевич был моим первым заместителем декана.

Близко с Евгением Ивановичем Микулиным я познакомился на 3 курсе. Постепенно к 3 – 4 курсу стало понятно, что вся наша криогенная техника: Мак’Магоны, Джиффорды, Филипсы, турбодетандеры, компрессоры, газовые подшипники – это, конечно, интересно, но всё равно где-то в душе я оставался немножко гуманитарием, и меня тянуло в медицину. И тогда, как бум, новое применение низких температур – это известная история, связанная с нашим великим ученым Ландау. Когда потребовалось провести ему операцию на мозге, выяснилось, что подобные операции проводит только в Америке хирург Ирвин Купер. К нему послали нашего ученого Иммануила Канделя, который в начале 60-х годов эту методику привез из Соединенных Штатов, и криомедицина стала очень бурно развиваться и, конечно, в первую очередь это нашло отражение в научно-исследовательских работах нашей кафедры.

Тогда сложилось такое разделение исследований – Архаров Алексей Михайлович больше внимания уделял приборам и инструментам, а Микулин Евгений Иванович – это теория и теплофизические свойства веществ. На первом курсовом проекте Евгений Иванович стал у меня руководителем. Тема «Криомедицинская установка, работающая по замкнутому циклу». Криогенная система на основе машины Филипса или ЗИФ – это был отечественный наш аналог. Курсовой проект занял второе место, у меня с тех времен сохранился плакат, который висел на кафедре. Называлось у нас это УИРС – учебная исследовательская работа студента. Итак, Евгений Иванович – это уже далеко немолодой человек с таким очень внимательным взглядом, всегда очень спокойный. Я вообще не помню, чтобы на нем была рубашка какого-то другого цвета, кроме белого. Всегда в галстуке. Всегда очень доброжелательный. Причём это было то поколение профессоров, которое впитало в себя всё лучшее, что было у инженерной интеллигенции, доставшееся, наверное, как-то по наследству, по образованию, по каким-то может быть семейным традициям. К сожалению, я не знаю весь жизненный путь Евгения Ивановича. Говорили, что он прошел войну. У него движение пальцев одной кисти руки было ограничено, видимо это результат ранения. Есть понятие «красные директора», а он был ярким представителем «красной профессуры». Всегда чувствовалась дистанция, причем она была не потому, что я ученик, а он Учитель. Передавал он свои знания и свой опыт в доброжелательной и очень располагающей манере. При этом ученик, который воспринимал эти посылы, не то чтобы робел, а вынужден был вдумываться в каждое сказанное Учителем слово. Не каждому преподавателю это дано.

Потом я окончил институт, и к этому моменту уже точно определился, что буду заниматься криомедициной. Переоформлялся достаточное время из министерства обороны по распределению в институт вакуумной техники им. С.А. Векшинского, старое название П/Я-А1614 в лабораторию криомедицинской техники к Валерию Резницкому – это тоже ученик Евгения Ивановича. И вот, после трехлетней работы в должности инженера был выбор такой, как у всех выпускников МВТУ – дальше расти как инженер или идти в науку. Видимо, заложенное ещё в институте стремление к поиску, к творчеству взяло вверх. Я пришел к Евгению Ивановичу и сказал, что хочу поступить в заочную аспирантуру. Он со мной беседовал достаточно долго, подводя к тому, чтобы я понял, что это не мимолетное какое-то желание, а каждодневная ответственная работа, которая потребует определенных материальных ограничений. Главное, что он спросил, это где я себя больше вижу: в теории или в практике. Эта работа будет больше научно-исследовательской или инженерной. Я ответил, что, наверное, вижу себя больше в экспериментальной части. И так я стал заочным аспирантом, и тема была посвящена исследованию теплофизических свойств биоматериалов при низких температурах.

Первое, с чего началась работа, как у любого другого аспиранта-соискателя – это выяснение, что сделано до тебя – Ленинская библиотека, зал диссертаций. Я прихожу к Евгению Ивановичу, говорю: «Посмотрел работы похожего направления, там столько формул, там такая большая математика!» Он отвечает: «Не обращай на это внимания, важно понимать, что делаешь и (это были его любимые слова) в чем изюминка работы». Можно сделать работу, можно её защитить, но в ней обязательно должна быть такая изюминка, которая и доставит тебе удовольствие, и вклад в науку внесет, и снимет все вопросы по тому, достоин ты звания ученого или нет. Во время моей работы над диссертацией Евгений Иванович консультировал меня. Мы встречались один, два раза в месяц, всегда очень продуктивно, всегда без всякой торопливости. Я ему докладывал, что сделано, какие экспериментальные работы я собираюсь проводить, и он корректировал планы исследований. Ключевой момент настал тогда, когда уже видение целостности работы стало понятным. И он говорит: «Понимаете (всегда на «Вы»), ну что такое теплопроводность, плотность, температуропроводность биологических материалов? Ну да, вот у Вас есть мышцы, почки, собственно говоря, это всё есть и в холодильной промышленности, поэтому мышца, скажем, крупного рогатого скота и мышца человека, наверное, для врача-ветеринара это может иметь принципиальное значение, но для нас, теплофизиков-криогенщиков, существенной роли не играет. И потому хотелось бы это все померить на живой ткани, на живых органах, где есть внутренние источники тепла, за счёт метаболизма, за счет кровотока». Могу сказать, это был удар молнии среди ясного неба, потому что я совершенно не понимал, как это можно всё сделать. Это первое.

 Второе касается теоретической части. Как у нас обычно строятся диссертации: анализ литературы, источники, актуальность… А теория? И он предложил мне использовать для биоматериалов теорию Дульнева со словами, что, если представить организм, который состоит из воды, белка и жиров, то, очевидно, структурно их можно как-то расположить, понимая, что появляется анизотропия теплофизических свойств, появляется изотропность и так далее. Должен сказать, что очень интересно было перекладывать Дульневские модели, которые были сделаны, скажем, для расчета порошковой изоляции, для криостатирующих емкостей, на биологическую ткань. Позднее выяснилось, что существует лаборатория, возглавляемая В.П. Латышевым в институте пищевой промышленности, в которой для биоматериалов они тоже заложили, правда, в сильно упрощенном плане, элементы теории Дульнева. Но мы пошли дальше. Возьмем, к примеру, легкое. В нем есть газовые включения, то есть это среда, имеющая включения с совершенно другими тепловыми сопротивлениями, которые по-другому выстраиваются под математическую модель, описывающую этот процесс, и так далее. Это касается материалов, связанных с теорией, но опять-таки неживых. А что с живыми? Я ломал голову не один месяц, пришел к Евгению Ивановичу, говорю: «Евгений Иванович, экспериментально мы ещё как-то тепломеры поставим на печень, заведем туда иглу с термопарой, померим тепловой поток и градиенты, а вот как сделать теоретическую модель, описывающую тепловыделения, и расчет теплофизических свойств, я не представляю». Он тогда плохо себя чувствовал и пригласил к себе домой. Жил он на Проспекте Мира. Стандартный дом, скромная 3-х комнатная квартира, которые тогда давали профессорам. Очень приятная и располагающая к себе супруга. Евгений Иванович достает учебник для учащихся техникума по холодильной технике. «Вот, посмотрите, вот площадка, вот поток и расчет переноса массы в одном направлении и в разных направлениях, а что, если представить, что в одном случае это крупный сосуд, а вот в разных направлениях, скажем, берем коэффициент к=1/6 – это разнонаправленные сосуды. Здесь за это можно зацепиться». Это было, что называется, «эврика». Вроде бы совершенно простая вещь, всем понятная и известная. Но так взять и перенести мысленно с курса холодильной техники, который преподают в техникумах холодильной промышленности, и представить это в виде модели, где тепло разносится кровотоком и появляется конвективная составляющая – это невероятно! Но это факт. Потом уже на практике мы доказали, что это было совершенно гениальное решение. Причем как всегда это было сделано в очень располагающей доброй манере, немножко с иронией и с такой полуулыбкой. Вот ты два месяца думал, чертил схемы и дифференциалы, а это же можно сделать намного проще и понятнее. Помню его жест, когда говорю: «Евгений Иванович, это очень сложно, трудно решаемо и трудно доказуемо», а он берет одну ладошку и говорит: «Понимаешь, всё должно быть вот так, всё должно быть ясно и понятно» и сверху прихлопывает другой ладошкой. Изюминка – это когда ученый понимает, что решить сложную задачу можно, но еще есть что-то такое, что всегда подкупает своей оригинальностью и новизной. И только благодаря нему в работе появились такие понятия как пороговые значения и многое другое. Ведь можно сказать просто интервал, предельные значения. Нет, именно области от начала до конца, и именно критические параметры, до которых можно что-то делать, после которых нельзя, откуда потом рождаются практические рекомендации. Благодаря Евгению Ивановичу я в дальнейшем посвятил криомедицине всю свою научную жизнь. Это потом появились Государственная премия, Премии Правительства РФ, но всё это было заложено моим Учителем с большой буквы в те далекие годы.

Каждый раз, идя к нему на встречу, я собирался, потому, что понимал, что иду к очень великодушному, доброму, но к тому же, достаточно строгому человеку, очень серьезно относящемуся к делу, которым я занимаюсь, и которым он руководит.

У меня возник конфликт с его же воспитанником, с начальником лаборатории. Встал вопрос о том, чтобы я покинул лабораторию, но тематику за мной оставляли. Поставили условие, чтобы я перешел в другую лабораторию. Я пришел к Евгению Ивановичу: «Как быть? Была вот такая жизненная проблема, я на нее резко отреагировал, сказав всё, что думаю о своем заведующем лабораторией». Евгений Иванович внимательно выслушал и ответил: «Я поговорю с Валерой, но Вы тоже поймите – перед Вами очень значимый научный результат и цель, которую Вы должны достигнуть. Зачем сейчас лезть на баррикаду, рвать тельняшку и размахивать флагом? Вот добьетесь этой цели, которой посвятили ни много ни мало 4 года своей жизни, причем, что называется, без отрыва от производства, да ещё имея двух маленьких детей и живя на зарплату 140 рублей. А потом уже заявляйте о своих правах в полный голос». Надо сказать, что всё разрешилось благополучно. Он нашел возможность и слова, какими надо было переговорить со своим же бывшим аспирантом. И мы остановились на том, что мне дают доработать в этой лаборатории и защититься, но я даю слово, что после защиты уйду, что я полностью выполнил. Жизнь как всегда все расставила на свои места и фамилию своего завлаба всегда упоминаю в словах благодарности в своих монографиях. Этот случай характеризует Евгения Ивановича как умного и чуткого человека. Эта история выходила за рамки его научного руководства. Я был только одним из многих его заочных аспирантов. Его должны были мало интересовать мои служебные отношения и обязанности. Но вот таким был Евгений Иванович.

Ещё интересный момент, подчеркивающий тонкость общения с аспирантами. Как-то кто-то мне сказал, что Евгений Иванович собирает книги с репродукциями картин музеев. Моя мама была участковым врачом, и благодарные пациенты дарили ей книги. Это мог быть Эрмитаж, Пушкинский музей, Лувр. Я уж и не помню, что дарил Евгению Ивановичу до этого, но теперь на все праздники я стал приносить книги. Даже попросил маму, чтобы она ещё и у других врачей, кому это не надо, брала книги и передавала мне. И однажды, приехав к нему, поздравив с каким-то праздником очередной книгой, я от него услышал: «Дмитрий, Вы знаете, спасибо Вам огромное, но Ваше регулярное усердие в этом плане мне не очень нравится». И мне стало стыдно до корней волос потому, что это уже была четвертая или пятая книга, которую я принёс. Вот так очень деликатно, стараясь не обидеть меня, он дал мне понять, что если это редко, то это ничего, а когда это входит в систему, то это, наверное, не очень хорошо.

Дальше я с Евгением Ивановичем встречался в основном по своим жизненным позициям и выбору работы: переход в московский комитет по науке, до этого переход в институт медицинской техники. Он всегда давал правильный совет, который полностью оправдывался в последующем. Докторскую диссертацию он читал, сделал свои замечания и дал советы. К этому моменту он уже болел. У меня остался непростительный грех потому, что когда он лег в больницу, опекал его Шевич, тогда доцент нашей кафедры. Лежал он в больнице на ул. Докукина. Я всё собирался поехать, но, правда, Шевич мне говорил, что он не очень хочет, чтобы аспиранты видели его в таком беспомощном состоянии, у него были проблемы с ногами. При этом надо было доставать какие-то лекарства, по-моему, что-то я доставал. Но за то, что я так и не побывал в больнице, я себя до сих пор корю.

Когда Евгения Ивановича не стало, я был на траурном прощании в МВТУ, сказал какие-то обычные слова. А главное, ушел человек, который оставил очень глубокий след в моей жизни и, наверное, если бы не он, если бы не первая курсовая работа, то и кандидатская, и докторская и все соответствующие там премии, и заведывание кафедрой в Российской медицинской академии последипломного образования могли бы и не состояться. Каждый год, сначала с трудом искал участок, теперь уже точно знаю, где похоронен мой Учитель. Я приезжаю, убираю, ставлю свечку. Отдавая дань своему Учителю, при этом думаю, сколько же он воспитал и выпустил в свет кандидатов, докторов наук. Интересно, много ли из них помнят своего Учителя?

Кстати, первую свою монографию я посвятил Евгению Ивановичу Микулину. Не хочу ничего плохого сказать про нынешнее поколение. Сравнивая себя с Микулиным, я тоже – и заведующий кафедрой, и профессор, и аспиранты есть, но нет той интеллигентности, той красоты общения, когда обсуждаешь только научные проблемы и воспринимаешь их, с одной стороны, как задачи для поиска, а с другой стороны, как совершенно обязательный материал, который ты должен сделать, найти, решить. Такого, к сожалению, лично у меня нет. Отношения во многом стали проще, а может быть иногда и примитивнее. И нет уже того чувства, когда идешь к нему как на экзамен, а выходишь от него, как будто побывал на празднике.

И в заключение ещё несколько штрихов. У меня была предзащита на кафедре, где, на мой взгляд, работу разнесли в пух и в прах. Встает один профессор и говорит: «Послушайте, что мы тут слушаем, какие-то ткани, печени, почки, тут половина физиков, инженеров, половина медиков. Я думаю, одни понимают одну часть, другие вторую, а вообще вся работа-то нам она к чему?» Было несколько таких выступлений. В заключение Евгений Иванович встает, очень спокойно, он всегда говорил спокойно, говорит: «Коллеги, целый ряд замечаний по существу – это надо учесть. И вот основное: в специальности по нашей кафедре написано – изучение теплофизических свойств веществ, а каких не написано. Поэтому представленная вам работа посвящена ТФС биоматериалов. И кровь, и стекловидное тело, и лимфа и др. – это те же самые вещества. Поэтому если сейчас мы все вместе принимаем решение, что не рассматриваем больше работы по теплофизическим свойствам веществ, я готов проголосовать за это решение». В зале гробовая тишина. Потому что у целого ряда профессоров, ведущих ученых нашей кафедры на выходе аспиранты с работами по теплопроводности гелия(3), по теплоемкости газовых опор подшипников и так далее, и так далее. Это значит тогда всё, что связано с теплофизическим направлением больше на Диссертационном Совете рассматриваться не будет. Конечно, никто за это предложение Евгения Ивановича не проголосовал. После предзащиты я спросил: «Евгений Иванович, всё, наверное, надо вешать коньки на гвоздь?» Он отвечает: «Дмитрий, а что Вы ожидали, Вы думали, Вам сейчас розы подарят? Было очень толковое обстоятельное обсуждение, по-моему, всё нормально, но вот на такие-то вещи надо обратить внимание». И если за 5 минут до этого у меня опустились руки, и я всё проклял и пожалел потерянное время, то сказанное вселило в меня надежду, что, наверное, всё получится.

И ещё один интересный момент. На защиту я пригласил папу. Он потом был у меня на докторской, и вообще, я его стараюсь брать на все серьезные мероприятия, связанные с моими успехами. Он был в кожаном пиджаке, сидел на задней парте. Когда всё закончилось, Евгений Иванович тревожно заметил: «Вот было хорошее голосование и аплодисменты, всё хорошо, но сзади сидел человек в кожаном пиджаке, я спросил, его никто не знает, мало ли кто мог посторонний прийти».

- Ну, так это же мой папа.

Он облегченно вздохнул: «Мы не любим, когда у нас какие-то неожиданности происходят на кафедре, все должно быть заранее продумано и выверено».

Поэтому ещё раз, возвращаясь к Евгению Ивановичу. Прошло уже 30 лет, даже больше, а всё равно он перед глазами. Вот его такое немножко вытянутое лицо, белый цвет кожи, очевидно, он вообще никогда не загорал. И вдумчивые глаза, и речь, где не было никогда никаких междометий, никаких «так значит», «э-э-э» и т.п. Всё очень точно и, как жизнь показала, правильно.

Я горжусь, что у меня был такой Учитель.

Заместитель начальника Управления координации и обеспечения деятельности организаций в сфере науки ФАНО России, заведующий кафедрой медицинской техники ГБОУ ДПО РМАПО Минздрава России, профессор кафедры Э4 МГТУ им. Н.Э. Баумана, Лауреат премии Правительства и Мэрии Москвы в области здравоохранения и медицины 1998, 2002; Лауреат Государственной премии Российской Федерации в области науки и техники 2002; Лауреат премии Правительства Российской Федерации 2005, 2013; "Почетный деятель науки и техники г. Москвы" 2008, доктор технических наук, профессор, выпускник кафедры Э4 1979 года Цыганов Дмитрий Игоревич.